Дело человека [Дело для настоящих мужчин] - Дэвид Герролд

— О, — сказала она, — но разве никто не заметил?

— Конечно, заметила масса народу. И они высказывались очень громко, но никто не хотел им верить. Вспомните, большинство людей с таким облегчением восприняло уход от ядерной войны и они хотели верить, что это было доказательством благородства обоих сторон. Они легче верили в это, чем в то, что кто-то шантажировал другого под столом. Недовольных назвали экстремистами, кстати, вам не стоит попадать в экстремисты. Легче, когда вы недооцениваете правду, которую не хотите слышать. И вспомните: любая непопулярная идея выглядит экстремистской, поэтому вы отвечаете за то, как ее представите. Почти всегда опасно быть правым, и уж определенно опасно быть правым слишком рано.

— Ну, э-э, теперь-то правительство знает? Я имею в виду, что мы собираемся делать? Или что делаем?

Уайтлоу сказал: — Процесс принятия решения начался почти двадцать лет назад. Мы делаем это каждый день. Мы выживаем. Мы продолжаемся и мы участвуем.

Видите, эту часть всего труднее принять. В ретроспективе, а сегодня у нас есть преимущество опыта прошедших двадцати лет, мы видим: было сделано то, что, вероятно, было лучшим при данных обстоятельствах. Если вы хотите взглянуть с националистической точки зрения, договоры были только временными препятствиями, потому что они не искалечили нас навсегда. И, кроме того, договоры сделали возможным для нас общаться с миром в атмосфере сократившейся враждебности, потому что они наконец почувствовали, что сравняли счет.

Теперь вам следует узнать, как именно мы выплатили наши репарации. Мы поставляли еду и сельскохозяйственные машины вместо денег, мы давали им энергетические спутники и приемные станции. Таким образом у всех них был настоятельный интерес в продолжении нашей космической программы. Мы поставляли учителей и инженеров. Мы экспортировали себя…

Внезапно, три года спустя и в тысяче миль от того места, монета упала. Уайтлоу никогда не сказал этого прямо, но стало совершенно ясно, что мы проиграли войну. И мы знали, что ее проиграли, было похоже, словно мы активно сотрудничали в процессе собственного наказания. Или нет?

Существовало множество правительственных программ, которые обрели себя только в ретроспективе, трудовые армии, например. Предполагалось, что это мирное решение проблемы массовой безработицы — части были в точности, как в регулярной армии, только что не упражнялись с оружием, однако, сколько надо, чтобы научиться с ним обращаться? Шесть недель?

А космическая программа? Как скоро мы заимели катапульты на Луне, ни один город на Земле не был в безопасности. Нам не нужны стали атомные бомбы, мы могли сбрасывать астероиды.

А все эти поставки продовольствия и сельскохозяйственной техники помогли нашей экономике больше, чем их, потому что мы обрели возможность переоборудовать наши сборочные линии на основе нового поколения технологии.

А все эти энергетические спутники — каждое государство, получившее его, зависело от нас при его эксплуатации.

А экспорт более полумиллиона учителей в бедные страны — следующее поколение мировых лидеров выросло на американских ценностях.

В этом было безумно много смысла. Я почти представил себе президента, говорящего: — Что, если мы притворимся проигравшими?

Я вспомнил коробочку с фальшивым дном и анфиладу комнат на тринадцатом этаже. Ничего нельзя спрятать навсегда, можно только переключить внимание ищущего в неверном направлении.

Остальной мир хотел увидеть свидетельства военного строительства, а мы маскировали его под видом восстановления экономики, репараций и гражданского решения проблемы безработицы. И лучше всего — вещи были в точности такими, какими казались, даже если таковыми не были.

И еще кое-что…

Даже класс Уайтлоу был подделкой.

Я всегда удивлялся, почему существовало Федеральное агенство образования. Теперь увидел смысл. Под видом обучения истории, как мы проиграли войну, Уайтлоу учил нас, как выиграть следующую, даже не начав боев. Он учил, как перехитрить врагов, потому что это легче, чем победить их.

Я почувствовал, словно граната разорвалась в моем животе. Граната, которую Уайтлоу засунул мне в глотку три года назад и которая ждала так долго, чтобы взорваться.

Прежде я никогда не думал о Специальных Силах — они были просто еще одной военной частью, специально тренированной для кризисных ситуаций. Я думал, что это означает природные катастрофы и бунты, и не понимал, что имелись вторые Специальные Силы, спрятанные в месте, где никто не стал бы искать — внутри регулярных Специальных Сил.

Я понял это и мое сердце подпрыгнуло. Для чего же были предназначены настоящие Специальные Силы? Частью чего я стал?

27

Их было четверо. Полковник Валлачстейн, Лизард, крошечная, дружески улыбающаяся леди-японка с седыми волосами и смуглый парень в черном костюме. Они расселись вокруг небольшого стола лицом ко мне.

Валлачстейн сказал: — Без представлений, Маккарти. Поймите кое-что. Эта встреча не происходила. Эти люди не существуют. Как и я. Понятно?

— Э-э, да, сэр.

— Хорошо. Я надеюсь. Потому что это происходит в рамках закона о национальной безопасности. Если совершите еще хоть одно нарушение, вам лучше исчезнуть. Навсегда.

— Да, сэр.

— Теперь, прежде чем мы начнем, я хочу сказать кое-что. Сделать это требует закон. — Он взглянул на записи перед ним и прочел: — «Справедливый суд предполагает, что ответчик является ответственным человеческим существом, способным понять различие между правым и неправым, и способным на этой основе оценивать свои действия и их последствия.» Поэтому результат слушания зависит от вашей способности иметь дело с доверенной вам информацией. — Он поднял на меня глаза: — Вам понятно?

Я кивнул. В горле снова было сухо. Я перед судом? За что?

Валлачстейн нахмурился: — Что-нибудь не так?

— Сэр, — попробовал я каркнуть, — что это за слушание? То есть, под чьей юрисдикцией?…

Он поднял руку: — Позвольте вначале закончить. — Он возобновил чтение: — «При действии таких условий мы не можем говорить 'виновен' или 'невиновен' в качестве абсолютной моральной оценки, и даже не должны пытаться. Вместо этого мы определяем способность организма рационально обходиться со своим окружением. Вместо поиска наказания, мести или даже реабилитации, целью этого трибунала является определение ценности индивидуального вклада в социальное окружение и, наоборот, цена его продолжающегося существования для этого окружения.» — Он отложил листок в сторону и посмотрел прямо на меня. — Вам понятно?

Я кивнул.

— Хорошо. Теперь еще одно. То, что я прочел вам — выдержки из исправленного кодекса законов от 2001 года. В этом слушании в любой области, где есть конфликт между исправленным кодексом законов и стандартами закона о национальной безопасности, будут иметь предпочтение стандарты закона о национальной безопасности. Вам понятно?

— Э-э, мне кажется, да. Но?…

— Да?

— Могу я задавать вопросы?

Он сказал: — У вас есть право установить для себя полномочия этого трибунала и его юрисдикцию над собой. Ваш вопрос?

— У меня их несколько, — начал я.

— Давайте послушаем.

— Что здесь происходит? Кто вы? Каковы ваши полномочия? И в чем я обвиняюсь?

Валлачстейн обменялся взглядами с японской леди. Она сладко улыбнулась и заговорила с легким акцентом, она проглатывала некоторые согласные и мне пришлось концентрироваться, чтобы быть уверенным, что я понимаю все сказанное ею. — Как член агенства защиты Специальных Сил, вы находитесь под прямым командованием военного отделения службы национальной безопасности и поэтому вы под многоуровневой юрисдикцией кодекса о национальной безопасности, военного кодекса Соединенных Штатов и гражданского кодекса Соединенных Штатов именно в таком порядке. Целью этого слушания является определение обстоятельств, которые привели к нарушению секретности, произошедшему сегодня утром в присутствии около двух тысяч свидетелей, среди которых были известные агенты враждебных иностранных правительств. Члены этого трибунала имеют полномочия действовать от имени агенства национальной безопасности. По причине национальной безопасности офицеры этого суда не будут идентифицироваться. Вам понятно?

— Да, мэм.

Она сладко улыбнулась в ответ.

— Э-э, — сказал я, — у меня есть несколько вопросов.

Они выжидательно молчали.

— Во-первых, я хочу знать, как долго Специальные Силы являются прикрытием для секретных военных операций. Я желаю знать, какова природа этих операций и все остальное, что вы можете рассказать мне об этом. Я понимаю, что как член Специальных Сил я обладаю правом быть полностью информированным.

Валлачстейн обменялся взглядом со смуглым парнем. Тот посмотрел на меня и спросил: — Кто рассказал вам это?